Глава 25
ПО СЛЕДАМ ТХАК-ЧУ
Хорошо! Воздуха много, много. Он пахнет снегом, речкой.
Снег белый, белый и ровным слоем застелил все вокруг.
Ночь на исходе, но света еще мало, время безопасное, двуногих нет.
Тхак-чу прогуливается, не спешит. Уже не спешит, То
, что она поблизости, то, что она зовет его - это ему во сне приснилось. Нет ее. Некуда спешить, незачем. Он гуляет. Он взмахивает рукой, рука мощная, могуче выносит тело вперед. Еще взмах и нога сделав толчок, отдыхает, согнувшись. Расслаблена. Миг! И снова рывок. Рука - взмах! Не походка - полет, плавное скольжение около земли.Человек! Разумный! Гомо сапиенс, даже не пытайся идти рядом с Тхак-чу - будешь смешон. Тебе, человек, надо быть хорошо тренированным лыжником и мчаться во весь опор по равнинной местности, сильно отталкиваясь лыжными палками. И все равно не поспеть за старым Тхак-чу, когда он идет вот так, как сейчас: не спеша, прогуливаясь от скуки. Стой в сторонке и наблюдай - как тот егерь, который сказал: "Мне нужно два часа, чтобы прошагать то расстояние, которое он ("он" - это был ты, тогда еще молодой Тхак-чу) прошел за десять минут".
Хорошо!
Воздуха много, много - простор!
Когда двигаешься, когда идешь, шагаешь, и перед тобой нет каменных стен, - раздолье! Одиночества нет. Скуки нет. Хорошо!
Тхак-чу остановился на момент, повернулся всем торсом (шеи у него нет, вернее почти нет), для равновесия выкинул вперед одну руку, посмотрел. За ним четкой цепочкой по ровному снегу тянутся следы - его следы.
Он постоял, подумал: неправильное его поведение
. Следы оставлять нельзя. Он повернул было обратно, чтобы затоптать следы, но передумал и - пошел дальше! Просто так пошел, гулять. Один он, некого оберегать, по его следам его одного и выследят.Хоть походить, посмотреть, верхним воздухом подышать.
Он пересек две железные палки бесконечной длины. По ним, как по дороге, бегут из неизвестного мира в другой неизвестный мир длинные звери с множеством сверкающих глаз. Но это звери безопасные - они убегают, а слышно их и видно издалека. Стучат эти звери на бегу так, что стены его дома начинают гудеть.
Тхак-чу пересек железную дорогу, направился дальше, к шоссе, оглянулся: не выскочит ли такой же зверь, только не длинный, маленький? Теперь он их избегал, ему хватит того, что уже случилось.
Однажды, до того, как он
лег в долгий сон, ночью на шоссе он заметил стоящую темную машину - без горящих глаз. Он осторожно подошел, заглянул в пустой квадратик. Хоть и чуял опасность, но уж очень любопытно, и он хотел было просунуть руку туда, в пустое место. Но натолкнулся на препятствие - стекло, и сейчас же увидел: там, внутри, даже не один, а двое тех самых, двуногих... И все произошло почти одновременно.Тхак-чу понял: опасность быстро нарастает, становится смертельной. Он отшатнулся так быстро, как только был способен: со скоростью фокусника высокой квалификации - неуловимой для человеческого глаза. Сделал прыжок в сторону и услышал, как хлопнул выстрел. Пуля пробила пространство - там только что было его тело. Тхак-чу оттолкнулся от земли одной ногой - прыжок, оттолкнулся другой и - полетел в прыжке-полете метров десять: растянулся в воздухе демонической тенью. Опустился за кусты. Прижался к земле, затаился. Через некоторое время услышал: зверь зашумел и уехал.
Тхак-чу уходил со всеми предосторожностями: ступал только на каменистую почву, шел по воде вдоль ручья и больше следов не оставлял. Но там, на мягкой почве он сделал два отпечатка - расплата за неуемное любопытство.
Он не был в тот раз ранен, но если бы и был, и даже смертельно, как бы ни было больно ему или другому существу его племени, он не имеет права даваться живым в руки двуногого. Спасти себя - спасти других: если узнают, что есть один, значит, узнают, что есть и другие. И мать, что родила, и те, что от тебя пошли. Будут искать - они никого не щадят, малую букашку - и ту раздавят. Он! Только он. А всякий зверь другой породы - мелькни хоть издали, тенью - в спину тебе убивающий камень. Двуногих надо избегать - так его учили старшие, так его научила жизнь.
Сейчас безопасно, тихо, никого нет. И Тхак-чу почти позабыл,
что, гуляя, оставляет следы. Немножко помнил, что нарушает освященный веками закон - быть незаметным, скрываться во мраке. Темнота - его защита: он видит, а его они не видят. Немножко помнил, но нашло на него молодое озорство - порезвиться захотелось, погулять на свободе! Поразмяться, коли не спится - чего ворочаться с боку на бок?И такая еще тайная мыслишка в голове копошилась: вот бы ему найти свободную, незанятую... Но по теперешнему времени это трудно, очень трудно - их все меньше и меньше, тех, кто новую жизнь дает. Биться с кем-то насмерть, чтоб отвоевать чужую - это молодому, с отчаяния, а ему - не по силам будет, нет, не по силам.
Тхак-чу пересек шоссе и поднялся к проволочному снегозаградительному забору. Потрогал руками перевитые проволоки - железо. Двуногие делают. Капкан - тоже из железа, вспомнил он свою изувеченную ногу.
Прошелся вдоль забора, подумал: перешагну? Поднял ногу, выпрямил, взмахнул ею в воздухе и поставил ногу на снег по ту сторону забора. Вот какая игра! Хорошо. Прошелся вдоль забора и опять перешагнул - одна нога здесь, другая там. И еще раз то же самое - забавно! Вот и развлечение, вот и поразмялся.
Непоседливое чудище, Тхак-чу - невидимка нижнего мира, шкурой рисковал: сколько следов оставил!
Однако приустал.
Тхак-чу отошел к группе высоких сосен и прилег отдохнуть. Местечко почти бесснежное, земля густо засыпана сосновыми иголками - мягко. Приятно растянулся. Расслабил тело, привычно пошевелил правой искалеченной ногой. Хорошо бы вздремнуть, но нельзя, нет. Вот, чуть-чуть полежит и хватит баловства, только чуть-чуть подремлет...
Еще во сне, не проснувшись, болезненной точкой в глубине существа Тхак-чу ощутил неправильность, неудобство. Как если бы спал, лежа на остром или колючем. Неправильность переросла в ощущение более сильное и разлилось в пятно; пятно расползалось все шире, и Тхак-чу стал просыпаться. Он разлепил веки глаз и сразу понял: неправильность его поведения в том, что слишком много света.
Тхак-чу сжался, подобрал под себя руки и ноги, осторожно повел головой - сколько могла двигаться шея, а она намного короче, чем у самых страшных врагов, у двуногих зверей, живущих здесь, где-то здесь. Он находится на их территории - сейчас на их, потому что светло.
Тхак-чу кубарем перевернулся на другой бок, посмотрел в ту сторону,
куда ему надо поскорей возвращаться. Путь свободен - нет никого. Но прежде чем встать во весь рост, Тхак-чу затаился, замер, прислушиваясь к самому себе, вглубь своего существа, в самую дальнюю глубь: можно ли встать? Не появится ли опасность, не накатится ли тот зверь, откуда летят смертельные камни?Чутье подсказало: хоть опасность скоро и придет, но оставаться здесь еще опасней. Немедленно домой! Он встал, стряхнул с себя налипший кое-где снег. Правую ногу очистил рукой, он привык с ней обращаться бережно. Левой он просто потряс и комочки снега отвалились сами. Еще раз поглядел во все стороны и направился в обратный путь. Домой, к реке.
Он поднялся на береговой утес; здесь его дом, - он стоял на его крыше. Остановился, огляделся: не выследил ли кто его убежища?
Над пустынной рекой, уже покрытой тонким слоем льда, на высоком постаменте высоких скалистых берегов, над снежными бескрайними просторами он стоял величественно, как изваяние. Серо-бурый, он казался темнее в предрассветном утре, его мощный торс, заросший теплой шерстью, опирался на широкие могучие ноги, тоже волосатые. Стоял неподвижный, сутулый; свесил вперед расслабленные руки. Издалека - скульптура штангиста перед рывком.
Чтобы уцелеть, чтобы выжить, сохранить и себе место - не на земле, всю землю захватили двуногие, и не под солнцем! - под землей и без солнца, в темноте (пусть хоть так!), чтобы выжить, необходимо в чем-то иметь перевес.
Тхак-чу, чудовище нижнего мира, житель преисподней, обладал тем, что утратили верхние - двуногие. Те волны, что
излучает мозг, откуда бы они ни исходили, принимал он четкими образами, более четко, чем иной - членораздельную речь. Произносить множество разнообразных слов он бы и не смог: не та конструкция челюсти и слишком мало преград воздуху, идущему от гортани. Существа его племени обходятся без речи - экономно: что нужно понять - будет понято, уловлено. Без лишнего шума! Шума они не любят, вообще, всякого.Тхак-чу убедился: ничьи глаза за ним не следят; он бы почуял взгляд чужака, особенно сейчас, когда сосредоточил на этом, нацеленно сосредоточил, внимание всего своего существа.
Никто! Путь к дому свободен.
Он повернулся и стал спускаться с утеса, который в десять его ростов возвышался над рекой. И не просто возвышался, а - что было очень удобно - нависал кривой плоскостью над входом в его жилище.
Тхак-чу дошел до того места, где спуск к реке становился пологим, помедлил. Конечно, лучше войти в реку подальше от дома - следы оставить поодаль. Но - скорей! Время торопит - светает.
Тхак-чу расширил ноздри и приоткрыл
рот для вдоха. Он забирал воздух в свои могучие легкие небольшими порциями и поплотней упаковывал его внутри. Он пропитывался воздухом, начиная с кончиков пальцев рук и ног, постепенно дошел до живота, затем послал воздух в нижние части легких, средние, верхние. Хороший воздух. Надо побольше захватить про запас: предстоит долгонько не дышать, перекрыть носовое дыхание. Еще одну порцию, последнюю, он направил в голову и сел на засыпанную снегом землю.Он взмахнул руками, оттолкнулся руками от земли и, сидя,
заскользил вниз, слегка притормаживая пятками вытянутых ног. Спуск заканчивался резким обрывом - это была та скала, что карнизом нависала над рекой.У самого края, уже почти в воздухе, Тхак-чу обнял себя за ноги, свернулся клубком, распушил волосы на всем
теле. Как большой раздутый мяч полетел в реку, бултыхнулся задом, пробил слабую корку льда. Подгреб кверху, чтобы сразу уйти в глубину. По дороге высмотрел полуспящую рыбину, сгреб ее в кулак, съел в два укуса, почти не жуя.Не доплывая до дна, Тхак-чу повернул в ту сторону, где над рекой возвышалась самая высокая часть утеса и пошел под водой вдоль берега по скалистой ступеньке-площадке. Остановился у большого камня; он-то камень - приставленный. А со стороны казалось - изворот подводной части скалы. На самом деле камень-замок, закрывающий вход в жилище.
Он взялся руками за камень - тяжелый для человека. Взялся руками за камень, напрягся, выдыхая. Крякнул: ы-ых! Пузырь воздуха вырвался изо рта и булькнул, уходя кверху. Одна порция, одна частичка того воздуха, который Тхак-чу набирал, стоя над водой, сейчас, когда он выдохнул под водой, стала пузырем, уходящим кверху. (Вспомним записанное В.Далем: "Все черти в воду и пузырья вверх").
Он взялся за камень, крякнул. Уж не та сила - лежать бы ему, полеживать, а
не бегать по снегу, следы оставлять - старый, что малый! Но отодвинул камень враз. Не просто камень - замок в пещеру, в его тайное убежище.Тхак-чу протиснулся в щель и с внутренней стороны, хватаясь за уступы, подвинул камень на прежнее место.
Здесь стояла вода; воды было много, до самого потолка. Щели - темные коридоры - вели вверх витиеватым путем, известным только хозяину.
Тхак-чу поднялся по ним, достиг высоты выше уровня воды в реке, выбрался на сухое. Воды здесь не было. Он остановился. Отладил дыхание.
Он продолжил подъем по совершенно темным внутрискальным ходам. Стало почти совсем сухо, когда он вдруг вскинул руки и без усилия, легко и быстро пополз по отвесной стене.
Тхак-чу перебирал рапластанными по отвесной скале руками и ногами и поднимался, как огромный мохнатый паук. Пальцы рук и ног на миг, но прочно присасывались к неровностям скалы. Очень скоро он достиг потолка коридора, поднял одну руку и столкнул у себя над головой плоский камень - он лежал как крышка люка.
Тхак-чу зацепился за край отверстия, подтянулся на руках, лег на живот, перекинул ноги и вылез из дыры. Встал на пол просторной сухой пещеры. Он аккуратно поставил камень точно на дырку люка, огляделся. Первое, что ощутил - радость: он у себя. Но тут же потихоньку, потихоньку начала
подползать скука. Он погладил свои стены, походил по пещере. В чернильно-черной темноте плывут два пятнышка красно-горящих глаз: от стены к стене, вдоль по стенам и опять два красных глаза пересекают пещеру.Подошел к своей лежанке, посмотрел на кучу трухи. Раньше тут было сплетение веток, забитое сухим мхом. Обновлять постель и вообще ухаживать за жильем, когда ты один - неохота.
Тхак-чу постоял, подумал ни о чем, затем нехотя сел, опять помедлил, почесал волосатую грудь. Паразиты! Сильно кусаются. Попробовал почесать голову, но твердые толстые пальцы не влезали в шерсть на голове, где она росла густо, настолько густо, что свалялась в плотный войлок.
Тхак-чу погреб двумя руками под себя ветошь - так делают собаки, роя передними лапами яму, чтобы улечься в нее. Поднял под себя труху и лег, свернувшись в клубок, опять же по-собачьи. Немного полежал, потом растянулся во весь рост...
Сколько он спал? Наверное, недолго, несколько часов. Проснулся от внутреннего толчка - слушай!
Привстал, опершись на локоть. Затем встал на ноги, неторопливо подошел к стене, к той, что была дальше от реки, приложил к ней ухо.
Идут. Двуногие. Двое.
Идут по его следам. Приближаются к его дому - скале над рекой.
Следы, сам оставил следы! Сам указал путь к своему убежищу.
Он слышит, он чует. Идут по его следам кверху, на самую высокую точку скалы, туда, где еще недавно стоял он, прислушиваясь: не следят ли за ним? Тогда их не было. Нет, они не сидели в засаде - он бы их учуял. Значит, появились только что.
Поднимаются по скале, которая
образует крышу, вернее, карниз над входной дверью в его дом. Камень им не пошевелить, нет. И не знает он случаев, чтобы двуногие под водой за ним охотились. Можно быть спокойным. Он хоть и рисковал, оставляя следы около самого дома, да и не рисковал вовсе. Камень им не пошевелить. Сюда они не залезут. Но все же...Тхак-чу отошел от стены, повел глазами вверх, выше - туда они идут. Сейчас стоят как раз над его головой: веянье от них идет прямо сверху. Их ноги - над его головой. Слой скалистого грунта разделяет его и тех, кто пришел за ним. Живым или мертвым! Мертвым...
Он это чует, он это знает - своим особым знанием. Он даже слышит - внутренним слухом - как сказал, или подумал, тот, что с убивающей палкой в руках: "Наконец-то! Я его добуду. Живого или мертвого". С радостью сказал. Радостью для себя.
Тхак-чу услышал торжество врага. Закипело в груди, он рыкнул, угрожающе вскинул руки, быстро подошел к люку, откинул камень, спустился на руках в дыру подземного тоннеля. "Сейчас он получит - мертвого...".
Но передумал. Подтянулся на руках и вылез из дырки-люка.
Встал на пол своей квартиры, прислушался: шаги врагов удаляются. Уходит враг из его зоны. Гнев его утих, но беспокойство осталось. Он подошел к стене, раскинул руки и, быстро перебирая руками и ногами, пополз вверх, добрался до вершины пещеры, поднял голову, замер.
Тут, около его головы была трещина в камне, или щель, из нее шел воздух из верхнего мира: пахло снегом и... двуногим. Убивающей палкой - тоже.
Он спустился, замер, прислушиваясь. Все же, сомневаясь, опять подошел к люку, проверил, плотно ли камень закрывает входное отверстие. А может быть, выйти в воду? Нет, он лучше затаится и прислушается. Тхак-чу вернулся на середину пещеры, приподнял голову, сосредоточился.
Спускаются по его следам. Дошли до того места, где он начал съезжать в реку. Остановились. Теперь идет время, а он ничего не улавливает. Ничего, никаких сигналов. Нет ничего.
Но вот - наконец-то! Он уловил от охотников за его шкурой сигнал отчаяния! Рука с убивающей палкой бессильно опускается...
Воздух похолодал - он по узкой, изломанной трещине в потолке поддувает в твою одинокую обитель...
Зима уже встала. Пришла пора скудной пищи, длинных морозов и долгого сна.
В чернильно-черном мраке внутрискальной пещеры зашуршало, забормотало.
Он зачмокал, поскребся, вздохнул и смолк.
В нашем документальном повествовании эта картина хотя и вымышлена, но она, как мозаичное панно, составлена из множества реальных фактов. Например, из наблюдения над йети в Гималаях, съезжавшего со снежного склона в положении сидя и тормозившего пятками вытянутых ног. Из способа медведя падать на землю с высокого дерева, распушившись для торможения.
Или такого факта. Из Канады сообщали: в скале, которая казалась сплошной, появилось черное отверстие. Около него стоял огромный валун. Через некоторое время - нет отверстия, валун его закрывает. Скала снова стала сплошной.
Еще достоверный факт. В 1941 году, в суровое военное время в Дагестане патрульная группа по задержанию дезертиров настигла по следу близ леса волосатого мужчину с кочаном капусты под мышкой. Привели в аул. Вызвали для осмотра врача из ближайшего военного лагеря. Подполковник медицинской службы врач-невропатолог В.С. Карапетян дал впоследствии подробное описание внешности и добавил: "Стоял он как богатырь, мощно выставив развитую могучую грудную клетку. На руках очень толстые, крепкие пальцы, необычно большого размера. Взгляд чисто животный. Никаких человеческих реакций. Мычащие звуки под нос. Цвет лица необычайно темный, нечеловеческий. На груди, шее и особенно
на лице - множество вшей, причем безусловно не принадлежащих ни к одному из трех видов, паразитирующих на человеке.Подозрительного, несмотря на уверения врача, что шкура на нем натуральная, а не надетая, для верности застрелили.