В своем замечательном исследовании “Таинственный чучуна” Илья Гурвич не только привел многочисленные сведения о неизвестном существе (человеке? человеко-звере? Безусловно ¾ гоминоиде), но и попытался дать объяснение этому феномену. Здесь я хочу коснуться только этого последнего вопроса.
Илья Гурвич пришел к выводу, что это местные охотники, на длительный срок унесенные в океан, но в силу каких-либо обстоятельств вернувшиеся на твердую землю и, вследствие существовавших у них обычаев, потерявшие свое место среди людей.
Обратимся к представлениям чукчей о таких событиях в изложении известного чукотского писателя Юрия Рытхеу в его провести–легенде “Тэрыки”.
Героя повести Гойгоя уносит в океан на льдине. Дома остаются его жена Тин-тин, брат Пины и еще один брат.
Оставшись на льдине, Гойгой вспоминает, что когда-то слышал о таких случаях среди своих:
“Более всего было страшных рассказов о тех, кто, претерпев лишения и голод во льдах, дичал и обращался в тэрыкы-оборотня... Даже если он и высаживался на берег, он уже не мог жить среди людей. Обросший шерстью, озверелый, он бродил вокруг стойбищ, воровал мясо, убивал тех, кто попадался ему на пути... Это самая страшная участь, какая могла постичь унесенного в море охотника.
Думая обо всем этом, Гойгой окончательно потерял сон. Он встал со шкур и отправился на край льдины взглянуть в сторону скрывшегося во мгле берега.”
Продержавшись в невероятных мучениях на льдине один или два месяца (полярное лето коротко), Гойгой к осени смог достичь берега.
“Едва ступив на берег, Гойгой почувствовал такую усталость, что дальше не мог идти. Повалился на колени и дальше уже пополз, помогая себе руками. Выполз на покрытую свежим снегом тундру, приник к желтым травинкам и заплакал, нюхая землю. Томимый жаждой, он нашел подернутый тонким ледком бочажок, разбил лед и приник воспаленными губами к желтоватой, пахнущей мхами воде. Он пил, закрыв глаза, изредка отрываясь передохнуть. Напившись, взглянул на свое отражение и... отшатнулся! Он не мог поверить своим глазам! Осторожно, чтобы не зарябить зеркало воды взволнованным дыханием, Гойгой снова наклонился над бочажком и не мог сдержать вопля ужаса — на него смотрело обросшее жесткой шерстью лицо тэрыкы-оборотня.
Еще не веря своим глазам, Гойгой отвернул лохмотья рукава, но и руки тоже были покрыты такой шерстью... Гойгой обнажал одну часть тела за другой и везде видел одно и то же: короткую, жесткую и густую шерсть. Так вот почему он больше не чувствовал холода!
Вцепившись зубами в шерсть на руке, Гойгой попытался оторвать ее, но она держалась крепко.
В отчаянии Гойгой поднял голову к низкому небу, навстречу падающим снежинкам и завыл, заплакал в голос, далеко оглашая притихшую тундру, медленно надевающую свой белый зимний наряд.
“Волки завыли”, — подумал Пины, прислушиваясь к отдаленным крикам.”
Скоро становится известным, что около стойбища бродит оборотень-тэрыки. Жители не могут этого терпеть, и убить его должны его же родственники (семья, в которой охотники потерялись в море), чтобы в селении не возникло кровной вражды. Братья Горгоя выступают против оборотня.
“Тин-Тин мчалась с развевающимися волосами. Как тень от уносимого ветром облака, она промчалась мимо братьев с криком:
— Не убивайте его! Он ваш брат! Не убивайте его!
Гойгой схватил Тин-Тин. Ее глаза были полны слез. В последний раз он видел их, в последний раз он видел мир, облака, ощущал холодный ветер, в последний раз видел братьев, которые целились в него.
Собравшись с силами, Гойгой отбросил от себя Тин-Тин н шагнул навстречу братьям. И в то же мгновение он почувствовал, как в грудь с тупым звуком впились две стрелы. Боли не было. Был удивительный ясный свет, в котором он поплыл, слыша удаляющиеся крики людей.
Тин-Тин подбежала к Гойгою, но на его широко открытых глазах уже не таяли снежинки.
Под этим нетающим снегом с лица Гойгоя сходила шерсть, и он представал перед Тин-Тин и изумленными братьями таким, каким он уходил в то весеннее утро...”
Красива чукотская легенда, красива гипотеза Ильи Гурвича, но ни одна из них не может быть принята за реальность вследствие биологической невозможности осуществления этого. Люди различных народов за долгую историю человечества попадали в самые различные труднейшие, физически и морально, ситуации, и никогда они не демонстрировали таких морфологических и психологических превращений, как человека в обволошенного гоминоида с выдающимися физическими возможностями и морфологическими особенностями ископаемых антропоидов. Чукчи, как один из народов Земли, в этом отношении не являются исключением.
Что же остается? Остается уникальная коллекция сведений о чучуна, настоящий научный подвиг Ильи Гурвича, которая, я надеюсь, после этой публикации снова войдет в научное обращение, и которая все ещё ждет нового анализа (гоминологов? антропологов?).
Михаил Трахтенгерц