Мысли о Революции в Антропологии
1. Почему Революция медлит?
Я записал мысли о революции в антропологии, прочитав книгу д-ра Джона Биндернагеля «Открытие сасквача» (John Bindernagel, The Discovery of the Sasquatch, 2010). Автор книги – канадский биолог, посвятивший более сорока лет изучению и охране диких животных, и одновременно активный исследователь феномена бигфутов-сасквачей. Д-р Биндернагель пишет, что открытие в науке является процессом и поэтому требует времени. «Но даже будучи процессом, открытие сасквача предстает явлением ненормально долгим» (с.145). «Одной из причин задержки открытий в науке может быть то, что их долго не замечают, игнорируют, и в таком случае открытие может повториться, прежде чем его окончательно признают» (с.127). «Для немногих ученых с «соответствующими исследовательскими программами», признаки анатомии и поведения антропоидных обезьян, а также способность антропоидной гипотезы объяснить свидетельства относительно природы сасквача, указывают на то, что сасквач уже открыт, но это открытие еще не зарегистрировано наукой» (с.128). И заключительные слова эпилога книги: «Хочется надеяться, что предпринятая автором попытка согласовать разнообразные аспекты этого уникального процесса открытия позволит не только закончить процесс, но и дать более полное понимание его затяжного характера» (с.236).
На мой взгляд, для более полного понимания всего феномена, открытия изначальные и повторные, с одной стороны, и их признание, с другой, должны быть четко разграничены. Да, открытия могут замалчиваться и забываться, а затем происходить вновь. Движение Земли, например, было известно Аристарху Самосскому в 3-м веке до н.э. и «открыто вновь» Николаем Коперником в 16-м веке. Процесс признания занял более ста лет и получил название Коперниканской революции. Нашей теме ближе пример возникновения науки о метеоритах. Камни, падающие с неба, были известны людям везде и всегда, но не во все времена они были известны ученым. Поэтому нельзя сказать, что метеориты были открыты в 18-м веке, когда была познана их природа и возникла соответствующая область науки. Волосатые «дикие люди» были всегда известны местному населению в разных регионах мира. Поэтому кто может законно претендовать на их открытие? Можно лишь сказать, что процесс их открытия для современных западных ученых начался в середине 20-го века, в период гималайских экспедиций в поисках йети, и закончился с признанием гоминологами подлинности документальной ленты Паттерсона-Гимлина, запечатлевшей женскую особь бигфута-сасквача. Поэтому, будучи гоминологом, я могу сейчас твердо заявить, что дикие двуногие приматы, т.е. гоминиды, отличающиеся от человека вида Homo sapiens, до сих пор обитают на всех континентах земли, за исключением Антарктиды. То, что этого не признают не-гоминологи – совсем другое дело, точнее, отсутствие дела, и это как раз то, что нуждается в обсуждении и объяснении.
Одной из самых важных работ о процессе развития науки является книга Томаса Куна «Структура научных революций» (Thomas Kuhn, The Structure of Scientific Revolutions, 1962). Ключевые понятия, вводимые Куном – нормальная наука, революционная наука и смена, или сдвиг, парадигмы. Биндернагель цитирует Куна, но только в отношении нормальной науки, ни разу не упоминая революционной науки и смены парадигмы. Приведены, например, такие цитаты из книги Куна: «Нормальная наука, т.е. то, чему большинство ученых посвящают почти все свое время, обусловлена предположением, что научное сообщество знает, как устроен мир. (…) Нормальная наука, например, часто замалчивает фундаментальные открытия, потому что они неизбежно подрывают ее основные постулаты» (The Discovery of the Sasquatch, p.269).
В отличие от д-ра Биндернагеля, мой учитель гоминологии, профессор Борис Федорович Поршнев (1905-1972), привел слова Томаса Куна о научной революции в первом же предложении своей статьи «Возможна ли сейчас научная революция в приматологии?». Статья была напечатана в журнале «Вопросы философии», No.3, 1966, органе Института философии Академии Наук СССР. В статье говорилось, что информация о так называемых реликтовых гоминоидах («снежных людях»), появившаяся в то время и проанализированная автором в монографии «Современное состояние вопроса о реликтовых гоминоидах», 1963, не могла быть объяснена и понята без смены парадигмы в приматологии, и это значит, заключает автор статьи, «что тут надвигается научная революция»(с.108).
Поршнев знал, что он делает научную революцию, и потому был революционером в науке. К сожалению, мне не известен никакой иной профессор или доктор наук в мире, который мог бы быть назван революционером в нашей области знания. Единственным другим ученым, предвидевшим, хоть и против свой воли, грядущий грандиозный сдвиг в приматологии и антропологии, был приматолог и палеоантрополог д-р Джон Нэйпир (1917-1987). В своей книге «Бигфут: йети и сасквач в мифе и реальности», 1973, он писал, что, если бигфут окажется реальностью, то «тогда нам, ученым, придется многое объяснить. Среди прочего, нам придется переписать историю эволюции человека. Нам придется признать, что Homo sapiens не единственный существующий результат гоминидной линии эволюции, и что мир, который, как нам казалось, мы знаем так хорошо, все еще хранит глубокие тайны, которые нам предстоит разгадать»(John Napier, Bigfoot: The Yeti and Sasquatch in Myth and Reality, 1973, p.204).
Обратим внимание на слова Нэйпира о том, что
реальность бигфута заставит ученых признать, что «Homo sapiens не единственный существующий результат гоминидной линии эволюции», ибо это устраняет антропоидную гипотезу д-ра Биндернагеля для объяснения феномена бигфутов-сасквачей. Обнаружение незарегистрированной антропоидной обезьяны не приведет к революции в науке и не заставит ученых переписывать историю эволюции человека. Тогда как открытие живого гоминида, отличного от Homo sapiens, несомненно вызовет такую необходимость, поскольку догмой антропологии является утверждение, что Homo sapiens – «единственный существующий результат гоминидной линии эволюции».
В статье “Is a Manimal more Man than Animal?”, 2005, я утверждал, что антропоидная гипотеза несостоятельна и ведет к заблуждениям в наших исследованиях. Контраргументов до сих пор предложено не было. К сожалению, такие книги, как «Обезьяны среди нас» 1978, «Сасквач: антрапоидная обезьяна Северной Америки», 1998, «Бигфут! Правдивый рассказ об обезьянах Америки», 2003, принадлежащие перу ведущих гоминологов Северной Америки, представляют бигфутов-сасквачей как настоящих, а не гипотетических обезьян.
Что касается д-ра Нэйпира, будучи типичным работником нормальной науки, он пытался поставить под сомнение все свидетельства нашей революционной науки, включая документальный фильм Паттерсона-Гимлина. Таким образом, глубина преобразований в антропологии, перспектива революции в науке – вот главная причина «ненормально долгой» задержки в официальном признании существования живых палеоантропов, отличных от человека вида Homo sapiens.
Размах и тактика контрреволюционного сопротивления со стороны академических кругов оказались неожиданными даже для Б.Ф. Поршнева. Его смелая статья в философском журнале вышла под рубрикой Дискуссии и обсуждения (что, между прочим, одно и то же), и он искренне надеялся узнать мнения своих ученых коллег. Их реакция была беспрецедентной в истории журнала: полное молчание и игнорирование вызова, брошенного профессором. С тех пор подобная тактика и реакция стали преобладающими в академических кругах в отношении наших исследований. Это не означало отсутствия личных выпадов. Четыре именитых зоолога опубликовали в академическом журнале большую статью, обвиняя Поршнева в распространении псевдонауки, намекнули на ненормальность его психики и поставили вопрос: «Имеют ли право люди, пускающие в обращение подобные вымыслы, носить почетное звание советского научного работника?» («Вестник зоологии», No.4, 1969, с.68-80). С тех пор научные идеи Б.Ф.Поршнева в этой области стали и остаются табу в академических кругах России.
Как отмечено выше, «дикие люди» стали известны некоторым современным ученым в середине прошлого века, и честь этого достижения в плане теории безусловно принадлежит прежде всего профессору Поршневу. В своем «полусекретном» труде «Современное состояние вопроса о реликтовых гоминоидах» он отдал должное своему предшественнику в данном вопросе, знаменитому Карлу Линнею (1707-1778). Я назвал книгу Поршнева «полусекретной», потому что она была издана тиражом всего лишь в 180 экземпляров для руководящих чиновников советской Академии наук, так что ее содержание большинству биологов до сих пор неизвестно. Благодаря моему знакомству в 1964 году с автором книги, я прочитал ее и стал приверженцем проблемы, которой она посвящена.
Что касается Линнея, он был таким же знаменитым представителем биологической науки в 18-м веке, каким был Дарвин в веке 19-м. Он установил биноминальную систему классификации животных и растений, которая используется до сих пор. О Линнее в то время говорили: «Все создано Богом, а в порядок приведено Линнеем». Все образованные люди знают о двух фундаментальных научных революциях в истории нашей цивилизации: Коперниканской и Дарвинской. Но мало кто знает, что Дарвинской революции предшествовали три революционных деяния Карла Линнея, вызвавших испуг и гнев ученой элиты того времени. Во-первых, он установил отряд животных, включавший обезьян, и назвал его словом, которым пользовались для обозначения служителей церкви – приматы. Во-вторых, он включил в отряд приматов, рядом с обезьянами, самого человека. В-третьих, он «изобрел» второй вид человека, Homo troglodytes, тогда как известно, что Бог создал только один вид, первым представителем которого был Адам. Homo troglodytes был в то время даже более сильным раздражителем для ортодоксов, чем бигфут в наше время.
Также мало кто знает, что именно Линней ввел в науку центральный термин антропологии – Homo sapiens, и сделал это столетием раньше открытия и изучения ископаемых предков современного человека. Никого ныне не удивляет, что человеку дано столь неподходящее научное название – Человек разумный. Дело в том, что, как сказано выше, в систематике Линнея, опубликованной в 10-м издании его Systema Naturae (1758), значатся ДВА вида человека: Homo sapiens (Человек разумный) и Homo troglodytes (Человек пещерный). Важно отметить, что название второго вида не было придумано Линнеем, а было заимствовано у натуралистов античности. В отношении Homo troglodytes Линней использовал такие определения как sylvestris (лесной) и nocturnus (ночной), что соответствует признакам существ, изучаемых нами. Таким образом, нет сомнения, что Линней дал нашему роду незаслуженное имя Человека разумного в противопоставление Человеку пещерному.
В своем описании троглодитов он исходил из кратких ссылок и упоминаний в сохранившихся трудах античных авторов и из рассказов путешественников его эпохи. Неизбежно, информация Линнея была отрывочной и противоречивой, что объясняет его слова в диссертации Anthropomorpha (1760), которую, по обычаю того времени, он продиктовал своему ученику Христиану Гоппиусу: «Не удивительно ли то, что человек, со свойственной ему любознательностью, оставил троглодитов во тьме и не захотел изучить существ, которые походят на него в такой большой степени? (…) Что касается меня, остаюсь в сомнении относительно видового признака, отличающего Троглодита от человека (вида Homo sapiens – Д.Б.) в области естественной истории». Вопросы, поставленные великим естествоиспытателем, полностью сохранили свою актуальность.
В 18-м веке слава и авторитет Линнея были так велики, что критики были вынуждены терпеть до поры до времени его еретические новшества, но контрудар был неизбежен. Возглавил его Иоганн Блюменбах, который в своем «Учебнике естественной истории» (1775) упразднил отряд приматов и установил вместо него два отряда: отряд двуруких (bimanus) для человека и отряд четвероруких (quadrumanus) для обезьян. Что касается Homo troglodytes, Блюменбах объявил его несуществующим: Линней якобы выдал за него «непонятную смесь» случаев патологии человека с признаками орангутана. Термин «троглодит» Блюменбах использовал в систематике обезьян, применив его в обозначении шимпанзе, так что, судя по названию, эта обезьяна стала обитателем пещер.
Согласно Стефену Гоулду, «исторические изменения классификаций являют собой окаменелые следы концептуальных революций». В таком случае, изменение, произведенное Блюменбахом в классификации Линнея было концептуальной котрреволюцией, которая длилась почти сто лет, пока ей не воспротивился и не повернул дело вспять Томас Хаксли (1825-1895), прозванный «бульдогом» Чарльза Дарвина. В книге «Место человека в ряду живых существ» (1863) он восстановил единый отряд приматов, как и сам этот термин. Однако Homo troglodytes оставался не у дел еще целое столетие, пока его не возродил и реабилитировал Борис Федорович Поршнев, провозгласивший еще одну концептуальную революцию.
Каждый достойный уважения гоминолог должен знать историю приматологии, и почему история эта не была прямой и гладкой. Проблемы гоминологии тогда станут намного понятнее. Большинство людей не знают даже, что они тоже приматы (лучшим указанием на это и на то, что наши животные предки жили на деревьях, служат кожные узоры на наших ладонях и ступнях, отличительный признак приматов; отпечатки кожных узоров замечены также на особенно четких следах бигфутов).
Когда меня спрашивают, почему живой Homo troglodytes L. не был известен науке после Линнея и до того, как его вновь открыл Поршнев, я отвечаю: он не был известен науке потому, что не было науки, которой он мог бы быть известен. Я имею в виду естественную, биологическую науку. Самое убедительное свидетельство этому эпизод биографии зоолога, профессора Виталия Андреевича Хахлова, который в 1914 году, будучи студентом университета, собрал информацию о «диком человеке» в Средней Азии, назвал его Primihomo asiaticus и послал сообщение об этом в Российскую Академию Наук. Спустя полвека Борис Федорович разыскал эту информацию в архиве Академии, в папке с названием «Записки, не имеющие научного значения».
А почему живой троглодит оставался вне науки в столетний период от Томаса Хаксли до Бориса Поршнева? В основном по двум причинам. В начале этого периода были открыты ископаемые неандертальцы, а позднее окаменелые останки других гоминидов. Возникла палеоантропология, наука, занятая поисками в земле, а не на ее поверхности. История возникновения и развития этой дисциплины была также не простой и легкой (возникали проблемы и задержки в признании первых находок ископаемых неандертальцев, питекантропов и австралопитеков), так что палеоантропологам хватало забот внутри своей науки, чтобы искать и находить причины для создания новой. С тех пор палеоантропология сыграла и продолжает играть важнейшую роль в самопознании человечества, и сегодня это очень уважаемая наука. Что же касается отношения палеоантропологов к предмету наших изысканий, я попытался выразить его заголовком раздела в одной из моих работ, написанных по-английски: Лучше одна окаменелая кость гоминида в руках, чем два живых гоминида в кустах. Палеоантропология – старшая сестра гоминологии, но ее отношение к младшей сестре посуровей отношения к Золушке ее старших сестер.
Вторая причина заключается в том, что «дикий человек», он же «лесной» и «ночной», является одним из
самых главных героев фольклора, мифологии и демонологии у многих народов мира. Естественно, он был и остается хорошо известен специалистам гуманитарных областей знания, таких как фольклористика, религиоведение и демонология, но известен как мифическое, а не реальное существо. Это было великим препятствием для рождения гоминологии и остается таковым для ее признания научной дисциплиной. Оппоненты обвиняли Поршнева в распространении псевдонауки, в том, что он принял мифологию и суеверия за реальность. Главный его противник, известный зоолог и палеонтолог, профессор Николай Кузьмич Верещагин, говорил, например, следующее: «Легендам о троллях, демонах и ведьмах в современной Европе уже не верят, но подобным легендам и мифам, бытующим у жителей Гималаев и Памира поверили альпинисты и путешественники, и это дало пищу энтузиастам…» (Moscow News, No.42, 1979).
Я писал в 1976 году: «Если люди на протяжении всей своей истории сталкивались с троглодитами, то столь впечатляющие существа не могли выпасть из поля зрения создателей мифов и сказок. (…) Разве обильный фольклор, скажем, о волке и медведе не является следствием существования этих животных и знания их человеком? Поэтому мы говорим: вот если бы реликтовые гоминоиды не были отражены фольклором и мифологией, тогда реальность их могла бы быть поставлена под вопрос. К счастью, этот канал информации столь глубок, широк и полноводен, что работы здесь непочатый край: требуется заново рассмотреть и переосмыслить очень многие антропоморфные образы, играющие важную роль в фольклоре и демонологии» (Наука и религия, No.6, 1976, с. 39).
В 1991 году, благодаря горбачевской перестройке, давшей людям свободу слова, я смог наконец опубликовать книгу «Леший по прозвищу «Обезьяна». Опыт демонологических сопоставлений». В ней было пересмотрено и переосмыслено большое число антропоморфных образов в фольклоре многих народов Советского Союза. Была показана общая биологическая основа всех этих «демонов», их поведение, питание, отношения с человеком и домашними животными. Книга вышла в свет накануне распада Советского Союза, когда людям было не до раздумий о леших и прочей «нечистой силе». Жизнь в России продолжала быть трудной, так что содержание и посыл книги оставались и остаются неизвестными научной общественности, за одним примечательным исключением. Почти как жест отчаяния, я послал экземпляр книги профессору Верещагину, с надписью «С приветом от леших двадцатого века!». Ответа я не ждал, но, к моему удивлению, он пришел, с похвалой и мне и книге. В результате, главный враг «снежного человека» и гоминологов изменил свое мнение и признал реальность леших, как это стало ясно из нашей дальнейшей дружественной переписки. Он умер в 2008 году в возрасте 100 лет. Я горжусь тем, что мне удалось переубедить хотя бы одного злого критика и превратить в друга и сторонника.
Однако « мифологический барьер» остается для гоминологов все таким же высоким. Ряд оппонентов на Западе утверждают, что волосатые «дикие люди» создавались фантазий не только безграмотных людей прошлых столетий, но и людей современных и образованных. Американский антрополог Дэвид Дэйглинг (Daegling) принаюдлежит к числув таких критиков. Он автор книги, вышедшей в 2004 году, «Разоблаченный бигфут. Антрополог изучает неумирающую легенду Америки». Последние слова книги такие: «Тайна здесь, конечно, присутствует, но ключ к ней находится совсем не в глубине лесов». Все рассуждения автора направлены на доказательство того, что бигфут есть плод фантазии. Книга получила восторженную оценку сторонников антрополога, судя по отзывам, напечатанным на задней обложке: «Это потрясающая книга!», «Дэвид Дэйглинг написал замечательную книгу о северо-американском мифе о бигфуте». На самом же деле, искажения фактов и превратные выводы, сделанные автором, тщательно разобраны и разоблачены мною в книге « Bigfoot Research: The Russian Vision», 2007.
Но вернемся к Поршневу и его предшественникам. После Линнея ему предшествовал сам Чарльз Дарвин. Линней жил и творил в предарвинскую эпоху, Поршнев в эпоху постдарвинскую. Линней, в согласии с парадигмой его времени, был креационистом; Поршнев был убежденным эволюционистом и дарвинистом. Гоминология обязана своим рождением эволюционной теории и Дарвинской революции; она наследница и продолжение этой революции. Имя Дарвина и его вклад в науку известны лучше, чем имя и труды Линнея, поэтому я не буду здесь останавливаться на них, за исключением одного эпизода биографии Дарвина, непосредственно связанного с нашей темой. В 1833 году, во время знаменитого кругосветного путешествия на корабле Бигль (1831-1836), Чарльз Дарвин был очень удивлен сообщением о диких людях во время пребывания на Огненной Земле. Абориген-огнеземелец, который был гидом экспедиции (все англичане звали его Йорком), рассказал, что однажды, во время охоты, его брат убил «дикого человека», завладевшего добычей охотника. В главе Х «Путешествия натуралиста вокруг света на корабле Бигль» Дарвин сообщает: «Что собой представляют «плохие дикие люди» всегда оставалось для меня весьма загадочным; из того, что сказал Йорк, когда он обнаружил место, похожее по форме на зайца, где накануне спал одинокий человек, я подумал было, что это воры, которых изгнали из племен, но другие неясные высказывания заставили меня усомниться в этом; иногда я склонялся к мысли, что вернее всего это были умалишенные».
Из этого следует, что Дарвин немало думал о «диких людях» и слышал о них больше, чем поведал нам. В одной из работ я писал: «Мне сдается, что существа, которых дикари Огненной Земли называли «плохими дикими людьми», были не представителями нашего рода, а вездесущими Homo troglodytes L. Думая о том, что сам Дарвин был вблизи живого объекта нашего долгого и трудного поиска, я испытываю смешенное чувство восторга и любопытства. Невольно задаешься вопросом, какой вид приняла бы антропология, если бы Дарвину довелось увидеть «плохого дикого человека», лежку которого показал ему гид».
Теперь, я надеюсь, читатель достаточно подготовлен к тому, чтобы понять, почему процесс научного признания в области наших исследований оказывается столь «ненормально долгим». Как заметил Halton Arp, «Прочные перемены приходят долго». На самом деле, если учесть революционный характер наших усилий, задержка признания выглядит не ненормальной, а нормальной. Как следует из истории, для нормальной науки вполне нормально сначала игнорировать революционную науку, а затем бороться с ней как можно дольше. Смена парадигмы – процесс весьма болезненный для ортодоксов. Согласно гиперболе Джона Дарнтона, «Наука готова использовать суеверия и пытки, чтобы отстоять свое право быть неправой» (Neanderthal, p. 57).
Что является ненормальным, так это наше собственное поведение. Оно ненормальное, поскольку почти все гоминологи (а большинство из них даже не считают себя таковыми), особенно несколько титулованных ученых, с «соответствующими исследовательскими программами», как элегантно выразился д-р Биндернагель, никогда не выступают с революционными программами, никогда не заявляют о том, что они совершают революцию в науке, возможно даже не отдают себе в этом отчета. Они ведут себя как работники нормальной науки, заботясь о своей карьере, о личном интересе и целях. Не удивительно, что каждый исследователь бигфутов, даже с академическими званиями, выглядит чудаком, и не принимается всерьез остальными учеными. Такое поведение революцию в науке ускорить не может. Это наш собственный значительный вклад в задержку научного признания.
Откуда мы знаем о реальности неандертальцев и других ископаемых гоминидов? Мы это знаем благодаря тому, что существует наука – палеоантропология, с ее специалистами, палеоантропологами. Все, что принято за реальность в науке, принято потому, что существуют соответствующие научные дисциплины и специалисты. Чтобы отличить камень, упавший с неба, от камня земного, нужен специалист науки о метеоритах. Чтобы отличить волосатого дикого человека от волосатого Homo sapiens с признаками гипертрихоза, нужен специалист иного рода. Научные дисциплины обычно создаются согласно двум критериям: специфике изучаемых предметов и их относительной важности. Так, палеоантропология отделилась от палеонтологии и стала самостоятельной дисциплиной ввиду специфичности гоминидов и важности их изучения для понимания происхождения человека. Приматология существует как отдельная дисциплина ввиду специфики приматов и особого эволюционного значения этого отряда млекопитающих. Гоминология создана по тому же принципу. Ее объекты изучения – живые палеоантропы, что отделяет ее от палеоантропологии. А поскольку эти прямоходящие приматы отличаются как от обезьян, так и от человека вида Homo sapiens, их изучение не может не быть отдельной областью науки. Знать и понимать это необходимо для исправления нашей ненормальной тактики и стратегии на пути к научному признанию.
Все ученые знают слова «снежный человека» и «бигфут», но они не знают науки «гоминологии». Если бы они это знали и признавали научность этой дисциплины, они относились бы с уважением и к предмету ее изучения. Поэтому наша первейшая задача заключается не в том, чтобы добиваться признания реальности живых палеоантропов (в данный момент это бесполезно), а в том, чтобы создавать науку о них. Это значит, прежде всего, прийти к согласию по ключевым вопросам между участниками данного исследования. Палеоантропологи отличаются весьма спорливым нравом, и тем не менее они выступают как члены одной дисциплины, приверженцы общих правил и принципов, отличающих их от специалистов других дисциплин. Подобным образом все члены нашего научного направления должны наконец принять название дисциплины, к которой все мы принадлежим и для которой работаем. Термины гоминология и гоминологи используются уже давно, и, я надеюсь, будут наконец узаконены общим признанием. Важно также прийти к согласию в отношении природы и таксономического статуса открываемых нами вновь приматов. При этом надо учитывать глобальный характер феномена. Глобальный взгляд на проблему был характерен для отцов-основателей нашей дисциплины – Айвена Сандерсона и Бориса Поршнева, но в дальнейшем изоляционизм стал преобладать в работе исследователей в Северной Америке, в Китае и в Австралии. Нужно также отдавать себе отчет в том, что наша дисциплина не может утвердиться на практике, если не будет представлена соответствующей научной структурой. Мы остро нуждаемся не в организме бигфута, а в организме научном. Чтобы в науке нас воспринимали серьезно, мы должны выступать единым фронтом (разумеется, с разнообразием мнений внутри него). Призыв к этому прозвучал еще в семидесятых:
Hominologists of all lands, unite
To show humankind what is true and right!
Наконец, все члены нашего сообщества должны знать и понимать, что гоминология не хобби и не экзотическое развлечение, а локомотив и маяк научной революции.
2. Воздействие и Значение
Революции в Антропологии
В 1975 году Джон Грин, Рене Дахинден, Джордж Хаас, Гордон Страсенбург и я обсуждали вопрос о том, допустим ли отстрел бигфутов, чтобы доказать реальность этих существ. Джордж Хаас (1906-1978) и я были против такого способа доказательства. Хаас был руководителем группы исследователей в районе Бэй Эрия в Калифорнии и издателем информационного вестника
Bigfoot Bulletin. Его мысли и доводы произвели на меня сильное впечатление. Вот выдержка из его письма к участникам дискуссии от 16-го апреля 1975 года:
«К счастью, на Западе наблюдается растущее понимание того, что животные и растения имеют собственные права, что они отнюдь не «поселены здесь для блага человека», а являются вместе с нами пассажирами на космическом корабле Земля, летящем сквозь время и пространство, и потому заслуживают уважения и внимания как любые другие спутники в путешествии. Это направление мысли идет в основном от растущего влияния восточных философий на нашу культуру, и, я надеюсь, движение в этом направлении продолжится. Как вид, люди назначили сами себя опекунами земли и всего, что пребывает на ней, но на деле нам ничего не «принадлежит». Как индивиды, как группы, как общества, мы ответственны за сохранность всего на земле для будущих поколений, за сохранность не только людей, но и всех других видов существ. То, как мы справляемся со взятым на себя опекунством, является мерой нашей порядочности. Если мы срубим все гигантские деревья для того, чтобы создать немного рабочих мест, если уничтожим всех койотов, чтобы сохранить немного овец, если перебьем всех орлов ради их перьев для сувениров, это будет означать, что наше понимание ценностей искажено и мы не достойны звания опекунов. Мамонтовы деревья, койоты и орлы имеют собственные права, и нам придется худо, если мы этого не осознаем».
Если бы люди с такой ментальностью были правилом, а не исключением на космическом корабле Земля, можно было бы не сомневаться в продолжении путешествия человечества сквозь время и пространство. Сегодня в этом никто не уверен. Во всех отношениях и областях – в экономике, политике, экологии, условия на земле были бы совершенно иными, если бы большинство людей думали и поступали как Джордж Хаас, житель Оукланда в Калифорнии. Утопично ли ожидать, что большинство людей когда-нибудь станут думать и поступать так мудро и жизнеутверждающе? Утопично или нет, видимо, нет другого пути преодоления глобального кризиса без применения наилучшего средства для достижения этой цели. Наилучшим средством изменения образа мыслей людей и их поведения служат просвещение и образование. В мировой армии учителей и воспитателей, из тех, что известны мне, наиболее удивительным и успешным примером подвижничества является деятельность выдающегося приматолога, д-ра Джейн Гудолл, с ее глобальной программой Roots & Shoots (Корни и Ростки). Обращаясь к молодежи, она писала: «То, что молодежь всего мира не только знает о глобальных проблемах, но и готова принять участие в их решении, вселяет надежду. И поскольку будущее находится в руках молодежи, я решила помочь ей организоваться для оказания помощи нашей планете. С этой целью было создано молодежное движение «Корни и Ростки» (Roots & Shoots). Оно возникло в 1991 году в одной из средних школ столицы Танзании Дар-эс-Саламе. И в 1993 году достигло США и Европы. Название «Корни и Ростки» выбрано потому, что корни, укрепляясь в земле, создают прочную основу, а ростки, в их стремлении к свету, могут пробиться даже сквозь каменную стену. Каменная стена – это проблемы, которые мы обсуждали. Корни и ростки – это ты и твои сверстники, тысячи молодых людей во всем мире, способных взяться за решение этих проблем и сделать наш мир более пригодным для жизни» (Jane Goodall, My Life with the Chimpanzees, 1996, p.141).
Вот главные особенности программы Roots & Shoots: она нацелена на молодых людей разных культур и религиозных конфессий; она поощряет их решать проблемы совместно и становиться чуткими и социально ответственными членами общества; ученики школ и студенты колледжей самостоятельно ставят и решают задачи по охране природы, поддержанию чистоты и порядка в городе и сельской местности и т.п.; это способствует развитию их ума и критического мышления, а также связи обучения с насущными глобальными проблемами.
Представим теперь, на фоне насущных глобальных проблем, Джорджа Хааса и Джейн Гудолл, с ее «Корнями и Ростками», с одной стороны, и молодых мужчин и женщин, с другой, которые становятся «живыми бомбами» (или их превращают в таковых) и совершают чудовищные массовые убийства по всему миру. Говорят, что молодые люди, ответственные за зверство 11-го сентября 2001 года в США, имели университетское образование. Значит ли это, что они отличались генетически от других людей? Конечно, нет. Они отличались ментальностью. А что создало их ментальность? Она была заложена их воспитанием и обучением в раннем возрасте, чего университетское образование уже не могло изменить, даже если бы оно было способно на это.
Я касаюсь этих сторон просвещения перед тем как перейти к грядущей революции в антропологии, потому что научные революции открывают новые перспективы в просвещении и образовании. Это особенно верно в отношении Коперниканской и Дарвинской революций. Не знаю, как эволюционисты перепишут историю эволюции человека, когда признают реальность реликтовых палеоантропов, потому что мы до сих пор не знаем места этих приматов на эволюционном древе, как и числа их ныне живущих видов или подвидов. Но мы можем провести сравнение с предыдущими революциями и предсказать кое-какие познавательные и воспитательные воздействия революции предстоящей.
Воздействие Коперниканской революции было огромным, но в какой-то мере ослабленным долгим временем ее признания и тем, что она затронула прежде всего верхние слои общества и первоначально лишь в одной части света, в Западной Европе. Это был радикальный и гигантский шаг вперед в познании природы, следовательно в мировоззрении и просвещении. Но думаю, что этот прорыв не был до сих пор использован достаточно в образовании для развития ума и критического мышления. Любопытно, что замечательная метафора «космический корабль Земля» могла появиться лишь в век космонавтики, которого могло бы не быть без Коперниканской революции. О Копернике говорили, что он сдвинул Землю и остановил Солнце. Если мы хотим, чтобы Земля стала более безопасной и удобной для жизни, нужно, чтобы все молодые люди в мире знали о подвиге Коперника и Галилея, а также самого великого героя науки – Джордано Бруно. Без этого они не будут знать своего места во Вселенной и не будут чувствовать себя пассажирами на космическом корабле Земля.
Результаты Дарвинской революции не менее значительны. Они указывают на место человека в природе, следовательно, на саму его природу. Завет древних «Познай самого себя» остается наиважнейшим. Знал ли Дарвин все об эволюции? Разумеется, нет. Всего об эволюции не знает никто. Но он доказал факт эволюции и открыл некоторые из ее закономерностей. Вопрос о происхождении и природе человека еще чувствительней и тревожней для людей, чем вопрос о месте Земли во Вселенной. Если бы Дарвин жил и творил лет на двести раньше, его бы бросили в тюрьму, как Галилея, или сожгли заживо, как Джордано Бруно. Его теорию до сих пор яростно атакуют, так что Дарвинская революция продолжается. Как заметил Ричард Докинс, «Разумная жизнь на планете достигает совершеннолетия, когда мыслящие существа открывают причину собственного существования», т.е. эволюцию. Поскольку большинство землян продолжают игнорировать или отрицать факт эволюции, разумная жизнь на Земле еще не достигла совершеннолетия.
Все же движение идет в правильном направлении. Свидетельством тому следующий факт: «23-го октября 1996 года папа Иоанн Павел II заявил следующее в своем обращении к папской Академии наук: «Новые открытия свидетельствуют о том, что понятие эволюции не является лишь гипотезой. Заслуживает внимания тот факт, что в результате ряда открытий в разных научных дисциплинах, эта теория оказывает все растущее влияние на дух исследователей. Согласованность результатов независимых исследований – что не планировалось и не было их целью – представляет собой важный аргумент в пользу теории эволюции».
Если бы высокие исламские иерархи точно также открыто признали, что понятие эволюции не является лишь гипотезой, если бы в медресе преподавали дарвинизм, я уверен, что в таком случае выпускников исламских школ перестали бы вербовать для совершения массовых убийств во имя Бога. Это показывает, как тесно наука и просвещение связаны с повседневной жизнью и с мировыми проблемами.
И, наконец, о революции в антропологии. В сравнении с теми революциями, она вроде бы не сулит ничего умопотрясающего. Гоминиды, считавшиеся вымершими, оказывается, живы живехоньки. И все же познавательная и воспитательная встряска мира науки может оказаться сильнее, чем в предыдущих революциях.
Причиной тому современные средства информации, которые мгновенно доставят новость каждому радиослушателю и телезрителю на планете. Тайна «снежного человека» интересней простым людям, чем теория эволюции и гипотезы космологии; поэтому миллиарды радиослушателей и телезрителей будут ждать объяснений от глашатаев мировой науки, от людей, которые десятилетиями отрицали и осмеивали существование такой тайны. Роджер Найтс предложил воздвигнуть стену позора с именами этих людей. Не плохая идея, но меня занимает другое. Когда наши академические оппоненты насытятся «пирогом покаяния» (humble pie, по-ангийски) и признают, наконец, наличие «незарегистрированных» двуногих пассажиров на космическом корабле Земля, произойдет замечательное событие в истории науки: естественные дисциплины получат исторический урок от дисциплин гуманитарных. Биологи, антропологи и палеоантропологи получат великий урок от таких разделов науки как этнология, фольклористика, исследования мифологий. Именно эти области знания сохранили наибольший объем свидетельств о «незарегистрированных» гоминидах, свидетельствах столь упорно отрицаемых хаятелями от науки. И это будет исторический урок, полученный наукой от простых людей, от коренных жителей разных областей мира, где население всегда знало о существовании «диких людей», и кое-кто не делал из этого секрета.
Надо сказать, что наука, точнее ученые, даже многие из них, нуждаются в таких уроках. Они превратили в фетиш свои дисциплины и почитают парадигмы науки, как если бы это были догмы религии. Наука величественна и чудесна, но она открыла и «проглотила» лишь крохи беспредельной Истины, название которой Вселенная. Ученому полезна скромность Сократа, полезно про себя повторять «я знаю, что я не знаю».
В области гоминологии будет наконец заполнен и закрыт удивительный прогал между народным знанием и неведением науки. Но кто воистину знает, существуют ли другие прогалы такого рода и в каком количестве? Здесь уместно повторить слова Томаса Куна: «Нормальная наука, т.е. то, чему большинство ученых посвящают почти все свое время, обусловлена предположением, что научное сообщество знает, как устроен мир». На то, что предположение это ошибочно или верно лишь частично, указывают слова Джона Халдейна: «Вселенная не только причудливей, чем мы предполагаем, – она причудливей, чем мы можем предположить».
Несомненно, признание гоминологии должно оказать оздоровительное и стимулирующее воздействие на мировую науку, и это, в свою очередь, усилит роль науки в просвещении народов, в развитии вкуса к демократии и выборе достойных правителей. Народные массы, ученые и правительства тогда поймут, что деревья, койоты и орлы, точно так же как лешие и сасквачи, имеют собственные права в качестве наших спутников на космическом корабле Земля. Корабли, что кружат вокруг Земли, держатся на орбите не только скоростью и гравитацией, но в еще большей степени умом, умением и дружной работой своих экипажей. В своем поведении на планете людям надо следовать их примеру, чтобы путешествие сквозь время и пространство не прервалось.
Дмитрий Баянов
Международный центр гоминологии
Москва
Февраль 2011